Иван Петрович в жизни любил две вещи: иностранное и принимать гостей. Гости к нему ходили часто: посидеть, послушать венскую оперу, поговорить о Вольтере и импрессионистах на французском, о Фридрихе Барбароссе на немецком, откушать фуагра под Дега ну и прочее в том же духе. Всех гостей своих Иван Петрович, как человек европейский, всегда радушно принимал и даже вполне искренне любил. Но был и другой, весьма странный и даже подозрительный гость, которого Иван Петрович недолюбливал.
Повадился он приходить к Ивану Петровичу каждую неделю в разные дни под вечер, и хаотичность выбора дней для его визитов обладала какой-то странной закономерностью. Вспомнит, например, Иван Петрович во вторник как в школе булку с изюмом своровал на спор, станет ему за это варварство совестно- и тут под вечер гость тут как тут. Стоит, бородища рыжая, фуфайка наполовину расстегнута, и глаза бездонные цвета блевотного.
Иван Петрович, человек воспитанный, его принимает как равного, усаживает к камину, на выбор напитки лучшие предлагает- и граппу, и виски, и ликеры фруктовые, а гость от них отказывается и подмигивает Ивану Петровичу, тот недовольно кряхтит, но виду не показывает и улыбается, идет в кладовку, где прячет специально для этого гостя поллитру водки. Гость нальет, выпьет не закусывая, утрется рукавом, глаза повеселеют, сидит, молчит и на Ивана Петровича с хитринкой народной смотрит. Иван Петрович выпьет тоже чего-нибудь за компанию, шампанского или ликера вишневого и тоже молчит...
Но так не всегда было- раньше Иван Петрович пробовал с гостем общаться на разные приятные темы. Он ему и деми плие, и рондо жан порто, мане с моне, рембо с фондю, вуаля и цигель цигель айлюлю- ничего не могло разговорить гостя. Слушает Ивана Петровича, а взгляд болотный словно насквозь пронзает. Иван Петрович уж и на латыни с ним хотел, да кроме "люпус ты тамбовский" ничего в голову не приходило, на чем Иван Петрович мысль эту нецивилизованную шопэнгауэровским волевым усилием тут же обрывал.
Не любил же Иван Петрович только двух вещей: говорить по-русски и пить водку- блевал он от нее. И вот как-то пришел этот гость в очередной раз к нему- бородища еще рыжее, фуфайка еще вонючее, смотрит опять и ухмыляется. И не выдержал тут Иван Петрович, побежал стрелой в кладовую, вытащил поллитру и пару стаканов граненых да пыльных, налил ему и себе, выдохнул, выпил и крикнул голосом страшным и раскатистым, из европейских лужаек и парков на свободу вырвавшимся: "А не пошел бы ты нахер, сволочь рыжая!". Гость засиял, посмотрел благостно на Ивана Петровича, подошел, прижал голову к фуфайке вонючей, потрепал волосы жидкие будто рожь колосистую, улыбнулся и ушел. И больше не приходил. А Иван Петрович допил водку, а потом блевал всю ночь и ругался по-русски словами страшными.
Повадился он приходить к Ивану Петровичу каждую неделю в разные дни под вечер, и хаотичность выбора дней для его визитов обладала какой-то странной закономерностью. Вспомнит, например, Иван Петрович во вторник как в школе булку с изюмом своровал на спор, станет ему за это варварство совестно- и тут под вечер гость тут как тут. Стоит, бородища рыжая, фуфайка наполовину расстегнута, и глаза бездонные цвета блевотного.
Иван Петрович, человек воспитанный, его принимает как равного, усаживает к камину, на выбор напитки лучшие предлагает- и граппу, и виски, и ликеры фруктовые, а гость от них отказывается и подмигивает Ивану Петровичу, тот недовольно кряхтит, но виду не показывает и улыбается, идет в кладовку, где прячет специально для этого гостя поллитру водки. Гость нальет, выпьет не закусывая, утрется рукавом, глаза повеселеют, сидит, молчит и на Ивана Петровича с хитринкой народной смотрит. Иван Петрович выпьет тоже чего-нибудь за компанию, шампанского или ликера вишневого и тоже молчит...
Но так не всегда было- раньше Иван Петрович пробовал с гостем общаться на разные приятные темы. Он ему и деми плие, и рондо жан порто, мане с моне, рембо с фондю, вуаля и цигель цигель айлюлю- ничего не могло разговорить гостя. Слушает Ивана Петровича, а взгляд болотный словно насквозь пронзает. Иван Петрович уж и на латыни с ним хотел, да кроме "люпус ты тамбовский" ничего в голову не приходило, на чем Иван Петрович мысль эту нецивилизованную шопэнгауэровским волевым усилием тут же обрывал.
Не любил же Иван Петрович только двух вещей: говорить по-русски и пить водку- блевал он от нее. И вот как-то пришел этот гость в очередной раз к нему- бородища еще рыжее, фуфайка еще вонючее, смотрит опять и ухмыляется. И не выдержал тут Иван Петрович, побежал стрелой в кладовую, вытащил поллитру и пару стаканов граненых да пыльных, налил ему и себе, выдохнул, выпил и крикнул голосом страшным и раскатистым, из европейских лужаек и парков на свободу вырвавшимся: "А не пошел бы ты нахер, сволочь рыжая!". Гость засиял, посмотрел благостно на Ивана Петровича, подошел, прижал голову к фуфайке вонючей, потрепал волосы жидкие будто рожь колосистую, улыбнулся и ушел. И больше не приходил. А Иван Петрович допил водку, а потом блевал всю ночь и ругался по-русски словами страшными.
Comment